Королевский маскарад - Страница 132

132

Прозрачный северный единорог не надеялся ступить на звездную тропу. И Орильр, нарисовавший его, знал об этом…

С трудом стряхнув наваждение, принц торопливо перебрал записи. И едва не заплакал от огорчения. Дивное создание имело магическое происхождение – это он понял сразу. Но не смел и подумать, что заклинание готовили для боевых целей. Единорогов – табунами! – опытный маг мог вызывать из любой проруби – были бы вода и мороз. Острый витой рог имел две режущие кромки. Заклятые животные предназначались для войны с демонами, их опробовали в последнюю из зим и нашли вполне удобными. Орильр сухо и коротко описывал свои воспоминания. Он был в том бою и признавал: единороги сделали свое дело, измотав заклинателей противника и смяв несколько отрядов воинов.

Лоэль отложил записи и снова взял рисунок. Трудно осуждать древних просто за то, что их создание совершенно. И войну начали не эльфы, и демонов надо было уничтожить – эти твари жаждали затопить смертью весь мир Саймили. Но все же: почему столь прекрасное – создано, чтобы убивать и умирать? Отчего оно, давно забытое, живет на рисунке? Точнее, умирает…

Утром принц сидел на лестнице и упрямо ждал отца. Орильр спустился с королевского чердака по своей привычке – до рассвета. В это время долина еще дремлет, и никто – ни подданные, ни гости – не мешает королю в его тренировках. Обычно Орильр чередует бои без оружия, любимые парные клинки и секиру. То утро принадлежало клинкам.

– Что, единорог? – безошибочно опознал король причину мрачного вида сына. – Не зря я не хотел отдавать записи!

– Единорог.

Король сел на ступеньку рядом с сыном и бережно уложил у стены клинки. Вздохнул, задумчиво рассмотрел старый шрам на левой руке. Лоэль знал, на коже отца осталось немало следов забытой всеми войны, исчезнувшей даже из сказок нынешних людей.

– Я их помню, сам чуть не плакал, когда их разрушали, отыскав-таки слабину в заклятии. Обращали в снежную пыль. Одного, потом еще и еще… Словно мы предали друзей. Собственно, так и было. В них непонятным мне образом вплетена жизнь. Я говорил Эриль, нельзя так неразрывно, но тогда я был мальчишкой, и меня никто не стал слушать.

– Тебя? – удивился Лоэль, знающий, как ценит мудрая слово короля.

– Я был воином, храном древней королевы Тиэсы-а-Роэль, а вовсе не магом, понимаешь? Маги как раз сочли, что вплести жизнь в лед разумно, единороги станут сильнее. Обретут способность сознательно сражаться. Мне сказали: нет выбора, нас мало. В целом они были правы. От южных равнин шли демоны и их прихвостни ведимы, исчезнувший ныне страшный народ, предатели-люди, порабощенные тьмой гномы и даже наши – эльфийские – маги, охваченные безумием. Нас гнали, как дичь. Впереди двигались дети, раненые эльфы и люди, семьи гномов, в том числе их королева с младшим сыном. И никакой надежды удержать перевал хотя бы три-четыре дня, пока все спускаются в долины, пока гномы подготовят обрушение прохода через нижнее ущелье… Этого нет в записях. Я не хотел говорить и вспоминать. Тот, на рисунке, живой, да?

– Он движется, – кивнул принц.

– Его звали Виоль, и он был храном, как и я, – нехотя бросил король, глядя в пол. – В ночь перед большим боем он умирал. Надежды не осталось, и он согласился по доброй воле. Я бы тоже согласился, но отдавать магам друга… уж легче самому. Умирающих было трое – хран, маг и воин из числа следопытов. Создали три косяка заклятых ледяных коней. И три души не отправились в путь к новому рождению. Маги торопились, не учли многого, смерть оказалась окончательной. Точнее, они переродились в нечто иное, как я полагаю. Поговори с Эриль. Это ее кошмар, она знает больше. Только обязательно спрашивай не один. Попроси Тафи о помощи. Королева Иллора знахарь, а у нашей мудрой Эри болит душа. Виоль был племянником ее погибшего мужа.

Король потянулся за клинками, сочтя разговор оконченным. Но сын упрямо перехватил его руку и задал еще один вопрос: удалось ли удержать перевал? Орильр кивнул и отвернулся от оружия. Стал говорить, выплескивая прошлое короткими фразами, внезапно замолкая и начиная с обрывка мысли, частично не выказанной вслух.

Почему создания оказались единорогами? Почему, например, не снежными барсами, не белыми медведями? Этот вопрос задать теперь некому, в том бою полегли все старшие маги зимы, их и было-то двое, понимавших холода по-настоящему. Единорогов вызывали из звонкого потока горного водопада, их стройные прозрачные тела выплескивались из темных холодных волн, пена стекала по бокам, кольцами вилась в гриве, изморозью ложилась в узор шкуры. Красиво. И страшно.

Умирающих эльфов принесли прямо к воде. Снежные маги последними создали вожаков единорогов, предназначенных принять в полноте отсвет души вечных. Дикие, крупные и сильные, скакуны нехотя слушались усталых заклинателей. Подходили, ведомые магами за гриву, долго глядели в глаза умирающих – и отступали в сторону, более не нуждаясь в приказах. Все три тела эльфов остыли у водопада, их погребли гномы, способные в любых условиях устроить достойную могилу из камня. Кони стояли и смотрели, и у всех, кто оказался у водопада, по спине гулял озноб ужаса. Потому что отнять жизнь – страшно, но дать возможность смотреть на свои же похороны – еще того тяжелее.

Вечером подошли ведимы, демоново отродье. Они старались, по возможности, подгадывать бои к ночи, когда страх сковывает полнее, а тьма добавляет безысходности. Война была долгой, и привычки черных уже знали наизусть. Зато сами они магию зимы увидели впервые, всю ночь истратили на изучение неведомого, подтягивая к перевалу резервы и обозы, атакуя вяло, для пробы. Днем было затишье, на вторую ночь начались настоящие бои. Странные прозрачные создания из льда оказались великолепны – они знали о противнике все, что прежде усвоили воины и маг, отдавшие единорогам и душу, и память.

132