– Неужто в тебе проснулся родовой талант прорицания? – восхитился Эдиль.
– Вроде бы – да. Я теперь чушь горожу похлеще прежнего, – рассмеялся Виоль. – Я столько знаю, Диль, что боюсь сказать лишнее слово. Мне Сэльви вчера велела язык прикусить и молчать под угрозой ее очередного «страшного» проклятия. Она молодец, видит важное сразу. Нельзя говорить. Бедные мои предки, как они умудрялись молчать, ведь распирает же от невысказанного – невыносимо! Знаю, что будет новое немирье с людьми через… ох, молчу. Что король… И гномы… Нет, срочно ухожу на охоту! Один. Надолго.
– Не раньше, чем скажешь, что с нами станет, – решительно потребовал Эдиль, заплетая ноги храна снежным арканом. – И не дергайся, не вырвешься! Ты, может, и жрец. Но я маг, и не из последних.
– Да что будет, – страдальчески сморщился Виоль, рассматривая тугую петлю поземки у копыт. – Нормально все будет. Прыгнешь – и взлетишь на своих крошечных крыльях. А потом родишься вновь, как и обещано. Ведьма Сэль нас заколдовала, мы станем слегка иными. Заклинать ты научишься по-новому, без слов. Архив свой станешь восстанавливать, безнадежный ты книжный червь. Людей научишься ценить, друзьями обзаведешься.
– Я не о том спросил. И ты знаешь о чем. О ком.
– Дурной маг, – рассмеялся Виоль. – Ты же все желаешь понять и доказать, к чему тебе мои слова, которые можно лишь принять на веру?
– Тебе я верю, – серьезно и торжественно сообщил Эдиль.
– Ладно. Все одно: не вспомнишь потом. Эта Оса куда упрямее прежней. Найдет, не сомневайся. Сама разыщет того, другого, Диля. И искать-то, если разобраться, нетрудно. Раз имя твое досталось старшему внуку королевы.
– Но…
– Ты хочешь, чтобы меня всерьез прокляла королева?
– Еще буквально пару слов!
Виоль решительно прыгнул, разрывая прочный снежный аркан, и умчался в ночь, победно рявкнув: «Маги – слабаки!» Эдиль удивленно пожал плечами, рассматривая обломки ледяных оков, и улыбнулся. На душе стало куда светлее. Еще целых девять дней впереди. Девять дней последней зимы этой затянувшейся нелепой почти жизни. Подарок судьбы. Теперь он точно знает: именно подарок – и представляет, как им распорядиться. Самое главное – запомнить Осу и оставить след в ее душе. Тогда все обещанное внезапно проснувшимся даром жреца а-Дивира сбудется. Потому что злые древние законы давно исчезли. Все изменилось, а для него и это забудется в новом рождении.
Но все же однажды вернется к своему началу…
Вот только бежать из долины Рэлло, чтобы быть вместе, уже не придется.
Масленицу на заставе праздновали в этот раз самозабвенно, каждый день пели до потери голоса, оттаптывали ноги плясками до кровавых мозолей, без меры отягощали животы восхитительными блинами королевы Сэльви. Духов зимы гоняли весело, их личины разбирали в драку, чтобы потом накопить еще больше синяков и шишек, отбиваясь от защитников подступающей весны.
В последний день лютеня, называемый «прощеным», по обычаю Леснии спалили чучело зимы, пустили с горы огненные обручи, растопили бани, устроили для вечернего купания проруби на реке. И наконец развели огромный костер.
Зажигали его на сей раз эфриты, и это было действительно великолепное зрелище. Рахта вызвал солнечный жар, а его сестра уговорила скрытый в дереве огонь. И костер получился прозрачным, почти необжигающим, высоким, странно переплетающим в огненном цветке синеватые и рыжие лепестки. Сэльви напела нечто свое, ведьминское, очень весеннее, стоя между двумя огненными духами. И обернулась к кентаврам.
– Пора. Ненадолго уходите, сами уже знаете. Мы будем вас ждать. Это живой огонь, в нем сгорят все глупые старые заклятия, весь холод вашей бесконечной зимы с ее потерями, обидами и отчуждением. Прыгайте, и будет вам весна.
Виоль кивнул, переступил копытами, презрительно тряхнув головой на предложение неугомонной Лэйли, как следует разбежаться для достойного прыжка. Эдиль решительно отвел крепко вцепившуюся в его руку Мильосу к матери, стер очередную слезинку хрустально-прозрачной рукой, утратившей возле большого костра матовость сухого студеного льда.
Теперь кентавры стали похожи на старую картинку призрачного единорога, с которой для Лоэля-а-Тэи начался путь на север. Они светились насквозь, и золотистое пламя могучего огня переливалось в их телах. Синеватые блики – холод зимы, рыжие – жар лета…
Они прыгнули одновременно, и огонь взметнулся, обнимая прозрачные тела, загудел, расплескался вширь раскрывшейся чашечкой цветка. Внутри уже не было кентавров, только облачко пара, поднимающееся вверх, в весеннее бирюзовое небо.
Время катится серебра рекой,
Золотым колесом да с горы бежит,
А за стылою за зимой
Весна ранняя к нам спешит…
Как все песенки Сэльви, эта была не слишком складной, но выдуманной и исполненной вполне в духе традиции леснийцев. Ее уже выучили и подпели охотно. Облако улетало все выше, его подхватил ветерок и погнал было на север, в зимний край, но белый клок пара вырвался и поднялся еще выше, растворился в синеве неба.
Убедившись в замечательной способности огня устранять даже самые могучие зимние заклятия, люди стали прыгать через присмиревшее, хоть и достаточно высокое пламя. Эльфы тоже прыгали. Они знали: неугомонная королева собиралась не только очищаться огнем, но и купаться в проруби. И охотно поддерживали очередную прихоть Единственной. Это ведь огромное облегчение – знать, что ничто не уходит навсегда и безвозвратно. У любой вечности эльфа есть предел. Но – есть и новое начало. Значит, никогда более не утратить им самое дорогое, что даровано Творцом, – свое Сердце.