– Я бы хотел отдохнуть, – не нашел сил на спор Фэриз.
Присмотревшись к его лицу, Лэйли кивнула. Маг благодарно вздохнул, радуясь несостоявшемуся трудному спору, и провалился в сон. Вечером еще ворожить, налаживать упрямицу в одинокий путь. Трудно будет, силы на исходе.
Лэйли насмешливо фыркнула, изучая бледное лицо в капельках пота. Наивные маги востока полагают, что молодеть легко. Это съедает куда больше сил, чем любое иное колдовство. Осознанно отказавшись пить силу, Фэриз начал путь к нормальной, здоровой магии – и от нестабильности своего состояния болеет. Сегодня, судя по всему, минует кризис, мучительный и опасный. То есть поход откладывается. Зато потом идти станет проще – болезнь отступит. Девушка довольно кивнула, снарядила лук, прихватила две фляги и пустой бурдюк, перелив остатки воды в кувшинчик. Шепнула в ухо спящему Гэхиру, что скоро вернется и все будет хорошо. Пояснила, как лечить мага. Он кивнул, не просыпаясь. Ничего, вечером очнется и вспомнит. Ему пора привыкать путешествовать с ведьмой, прищурилась Лэйли. Хихикнула: обоим привыкать, бедняжкам. И скользнула за полог, в тягучий послеполуденный зной.
Привыкать ее спутники начали после захода солнца. Ночь задула огонь заката, и серый пепел сумерек засыпал все, делая мир невнятным и блеклым. Без поддержки небесного огня пустыня быстро остыла, допуская на свою поверхность тех, кто укрывался днем от невыносимого зноя. Пески ожили, зашуршали и зашевелились.
Гэхир знал о Лэйли достаточно, чтобы сильно не нервничать. А маг изводил себя и бывшего раба не на шутку. Ныл, капризно требовал искать пропавшую, ругался, угрожал страшной расправой. В конце концов за это и поплатился. Когда ярко-серебряное узорчатое блюдо почти полной луны утвердилось на почетном месте в центре ночной скатерти небес, Фэриз дрожал от мучительного озноба, плотно укутанный коврами и обложенный подушками, и молча сносил хлопотливые заботы Гэхира. Его, упрятав в кокон так, что рукой не шевельнуть, поили теплым травяным настоем, не экономя воду. Кормили вкусным размоченным урюком. И воспитывали.
– Ты нас всех погубишь, бестолочь, зачем воду тратишь? Я уже почти мертв! – хрипел маг, пытаясь вывернуться из тисков рвущей жилы боли.
– Вот и молчал бы, как подобает достойному покойнику, – резонно посоветовал наглеющий на глазах раб, ловко вливая больному в рот пару глотков обжигающего отвара.
– Кипятком поишь!
– Для пользы, и не полыхай глазищами. Шесть лет тебя знаю. Без рук волшебничать не умеешь.
– Подлец! – Новая судорога заставила выгнуться дугой.
– Да, я голодный подлец, а ты сытый, но пока не очень здоровый праведник, – сообщил Гэхир, впихивая крупный финик в готовый разразиться новой возмущенной репликой рот. – Нравится мне, оказывается, магу «тыкать», вот смешно! Кто бы сказал дня три назад, я б ему горло вскрыл…
– Ишпепелю!
– Ты сперва прожуй и согрейся сам, – посоветовал воин.
– Она ребенок, а кругом пустыня, как ты можешь спокойно сидеть тут, позор рода воинов! – Еще два глотка кипятка обожгли язык и нёбо. Зато уняли наконец судорогу. – Надо шпашать.
– Спасать, ты имеешь в виду? Это да, – согласился Гэхир, вытирая пот с лица мага. – Пустыню жаль. Но я надеюсь, что за одну ночь от достойной Лэйлы будет не слишком много вреда. Ей даже родной отец опасных сказок не излагал!
– Подслушивал? – прикрыл глаза Фэриз, с наслаждением ощущая, что может расслабиться и ровно дышать.
– Так интересно ведь, – сознался воин. – Я к тому же переживал. Может, ее от тебя надо спасать? Но ты у меня, оказывается, и правда толковый маг, не зря я тобой гордился. Еще финик хочешь? Или сперва теплой водички?
– А урюк есть?
– Идешь на поправку, – обрадовался Гэхир. – Кушай. Лэйла велела кормить, пока не согреешься.
Маг обреченно вздохнул и сдался. Роль гусеницы в коконе ему, если уж честно, все больше нравилась. Постепенно дрожь стала мельче, голова прояснилась, прохладный ночной воздух перестал казаться ледяным и колючим. Он заснул, так и не дождавшись возвращения Лэйли. И спал, не сознавая окружающего, до следующего заката. Обильно потел, и Гэхир заботливо переодевал своего подопечного. Снова поил, укутывал чуть посвободнее и с интересом смотрел, как перерождается кожа мага. Уходит нездоровая желтизна, характерная для всех пьющих чужую молодость. Бледность и сухость ранней старости постепенно заменяются настоящим румянцем, складки на лбу теряют глубину рельефа.
Когда Фэриз очнулся, солнце следующего дня прощалось с пустыней. Полог шатра надвое делила тень. Выше – яростный вишневый огонь дня, ниже – серая пепельная ночь. Тень быстро поднялась, сумрак поглотил шатер. Маг завозился, устраиваясь поудобнее. Попытался понять, что ему чудилось в бреду, а что произошло на самом деле. Но мысли в голове были так плотно и уютно переложены бархатными полотнами сытой вялости, что шевелиться вовсе не желали. Он не помнил себя таким спокойным и здоровым вообще никогда. Разве что в давней юности, до встречи с Ошгиром… Может, он уже и перешагнул грань жизни и смерти и теперь готовится к восхождению на древнюю гору, в сад богов?
– Готово, – довольно сообщил знакомый голос, явно звучащий не из вышнего мира, а из-за полога. – Давай следующую… А хозяина будить не надо. Все финики съел, до единого. Хватит с него.
– Боишься, переест и опять свалится? – догадалась Лэйли.
– Все-то ты знаешь. Он у меня хороший.
– Тебе бы не воином родиться, а нянькой. Слушай, давай ты разозлишься, и мы подеремся, а?
– Не надейся, я жить хочу, тут столько вкусного подгорит без присмотра. Наверное, даже в караване Ошгира слышно, как у меня в животе бурчит. Держи.