– Ты переплатила, – осторожно предположил маг.
– Нет, я честно воздала за все радости дня, – вздохнула Лэйли. – Он тоже сказал – много.
– Торговец так сказал?
– Да. Очень порядочный человек. Ну поэтому мы еще часок пошумели, уже без особой цели. Он обещал найти к утру еще один платок, белый, и узор в два тона – синий и золотой, как раз пойдет маме к новому платью.
Кэльвиль обреченно покачал головой: дело еще не начато, а некоторые уже покупают подарки близким! Мастер поймал сердитый взгляд Лэйли и не стал высказывать своих упреков вслух. Иначе эта ведьма точно спросит, что он, такой умный, делал в ювелирном ряду? Все-то она знает!
А утром сухая дорога снова щелкала и звенела под копытами коней. И город остался позади, с его замечательным базаром и гостеприимными сараями. Отсюда до столицы было две недели конного пути – так сказал Фэриз.
Вторую от города ночь Лэйли потребовала провести в уединении, под открытым небом. Девушка прекрасно помнила про загадку Темного шепота. И полагала, что это может быть еще один «отрезанный» от души эфрита кусочек силы.
Гэхир поддерживал огонь костра ярким, а Кэльвиль, Фэриз и Лэйли сидели, собравшись в кружок и соединив руки, ощущая друг друга, и пытались разобрать то, чего никто пока не слышал достаточно внятно, чтобы понять слова. Кэльвиль вздрогнул первым, ему почудился звук. Лэйли кивнула – тоже заметила.
– Зов? – шепнул Кэль. – Просьба о помощи, предложение идти в столицу…
– Не совсем, – нахмурилась девушка. – Одна из них точно женщина, Кэль. И к тому же – ведьма. Она действительно ищет магов и собирает их в столицу. Одним это кажется мольбой о помощи, иным – обещанием власти. Она куда более коварна, чем тот, сидевший у огня. И ее подлинное время зова, когда она сильна, – именно ночь. Услышала нас и удивлена, что мы ее опознали.
– Значит, в мире есть настоящая эфрити, – грустно улыбнулся Фэриз. – И она в большой обиде на людей, раз прельщает так сладко. Я еле уговариваю себя не бежать на помощь.
– Кони у нас хорошие. – Кэльвиль встал и взялся собирать вещи. – Если она зовет сознательно, то и воинов отослать сюда способна. Давайте-ка не будем их ждать.
С ним молча согласились все. И погнали скакунов по пустой дороге. Ночь выдалась светлая. Луна, огромная и яркая, плыла в бликующей серебром звезд небесной реке. Дорога рисовалась отчетливо, до последнего мелкого камешка. Покой глубокой ночи не нарушало ничто. Караваны спали на обочинах – здесь, в обжитых землях, им не угрожали беды. Богатые купцы отдыхали в сараях. Скот, охотно выбирающийся пощипать траву в светлые ночи, когда не донимает жара, уже сонно и сыто замер темными массами вдали, на холмах. Даже собаки в редких селениях не выли и не ворчали на торопливых путников.
Может, именно эта избыточность тишины и угнетала путников. А скорее того – все четверо ощущали до сих пор странный, тягуче-назойливый зов. Однажды дотянувшись до сознания, он шуршал струйкой песка в самой его глубине. И оттого казалось: песок закончится и что-то произойдет. Ускакать от этого, спрятаться или отгородиться – невозможно…
Кони устали к полудню. Купленный последним светло-серый жеребец Гэхира уже пошатывался. И воин потребовал объявить привал. Его послушались нехотя – иного действительно не дано, но заснуть никто не рассчитывал. Песка в незримых часах осталось совсем мало, это знал каждый.
Коней пришлось долго успокаивать, вываживать, чистить, устраивать в скудной тени. Наконец хлопоты, дающие хоть малую надежду отвлечься, иссякли. Лэйли решительно уложила всех троих мужчин, подгребла в кучу вещи.
– Я вас намерена усыпить, – сообщила она. – Это, что бы оно ни было, не способно искать спящих, особенно днем. Я так решила, а мне виднее в данном случае… Оно женского рода. И оно плохо нас ощущает. Вот и нудит, тревожит. А меня оно совсем не осознает. Все, строгое мяу! Я не хочу терять время на препирательства!
И она запела одну из своих ведьминских песенок – ни особой рифмы, ни смысла. И почему работает? «А потому что!» – этот довод последнее время принимала даже Эриль.
Сон-трава зелена серебром горит,
серебром горит – свет луны хранит.
Сон-трава росой умывается,
в каждой капельке – сладок сон звенит,
маревом ночным серебро плывет.
А кто жаром горел, обретет покой,
а кто жажду знал, выпьет росный сок.
Всяк утешится, всяк умирится, всяк забудется…
Лэйли довольно кивнула – действует. Все трое спят, и действительно их беспокойство погасло и более не вернется.
Та, что придумала зов, не получит новых жертв. Хорошо бы, она и саму Лэйли перестала слышать! Но, увы, песенку ведьмы неизвестная сущность разобрала и здорово обозлилась. Вот только отстоять добычу не смогла. Все верно: день – не ее время. И очень славно, что теперь в зените солнышко, а не полная луна! Потому что иначе было бы трудно поручиться за результат противостояния силе эфрити.
Да и теперь… Лэйли выпила пару глотков из фляги, проверила пояс и села на самом солнцепеке, внимательно рассматривая короткие штрихи теней. То, чего ждала и немножко опасалась эльфа, качнулось в ветках дальнего кустарника. И, совсем как ночной гость, сперва показалось нечетким и неосязаемым. Потом дрогнуло и проявилось.
Женщина с огненно-рыжими, почти красными волосами шагнула на свет, недовольно щурясь. Эфрити была красива, как настоящая мечта востока об идеальной женщине. Невысокая, грациозная, с тяжелыми длинными волосами, тонкими изящными руками танцовщицы, пышной грудью, стройным станом и крепкими длинными ногами. Она куталась в многослойные ткани, полупрозрачные, позволяющие прекрасно разобрать все изгибы тела – и все же оставляющие загадкой его полную красоту. Лэйли удивленно и обиженно качнула головой. Глаза эфрити были кошачьими, не зря так визжал тот разбойник! Не зелеными – уже спасибо! – а пепельно-рыжими, как состарившийся, утомленный, едва теплящийся над углями огонь.