Лэйли дошла до воспоминания о колодце, когда рядом что-то шевельнулось и кожу щеки обдало теплом. Она открыла глаза и заулыбалась. Заклятия людей более не осталось, только прозрачная пелена огня эфрита горела редкими синеватыми язычками. Девушка достала из-под рубахи заговоренный мамой на удачу серебряный завиток кулона, осторожно тронула кончиками пальцев завесу огня. Не жгучая. Завиток лег рядом с пепельными пальцами. Если эфриту надо получить теплое и настоящее – это самое лучшее, что есть. Лэйли осторожно толкнула завиток ближе к пальцам, ощутила касание и замерла. Или поможет, или этот эфрит уже никогда не очнется.
– Старайся, – посоветовал Кэльвиль. – Ему надо накопить хоть немного сил до рассвета, иначе, боюсь, солнце убьет его – слишком оно огромно. Открой щель в потолочном слое, самый ее край на востоке зала. Видишь, купол прежде был прозрачным, но его затянули медными пластинами. Найди замок и отопри или пробуй отогнуть.
– А ты?
– Пойду «убеждать» магов не мешать нам, – пожал плечами мастер. – Слышишь, как они стараются? Я, видимо, напрасно рассчитывал получить отсрочку до полудня.
– Ты уж поосторожнее, – испугалась Лэйли.
– Как умею, – усмехнулся Кэльвиль.
Он поднялся по коридору и устроился у пролома. Вскрыл мешок, надел легкий доспех и проверил тетиву малого лука. Неодобрительно изучил запас стрел. Внизу, в сером предрассветном саду, уже копились стражи и маги шипели заклинания. Мастер выцелил первого, самого пожилого, полагая его наиболее опытным, и пустил стрелу. Заклятая на пробивание защиты, она не подвела. Пока люди успели понять происходящее и устроить свое излюбленное дело – панику – при виде незнакомого и малопонятного, еще три мага легли в траву. Кэльвиль недовольно прикинул: уходить будет трудно, они с Лэйли разворошили муравейник всерьез. В саду шумели все сильнее, бегали, звали кого-то. К опасному пролому в стене не подходили: оценили угрозу. Мастер тоже не высовывался – его дело не воевать, а тянуть время. Теперь люди позовут новых магов из города, отошлют весть важным начальникам… а сами станут ждать.
Получасом позже немногие уцелевшие знатоки волшбы дворца изгнали-таки ядовитый туман и пошли на приступ узкой щели. Кэльвиль познакомил их с гномьим бгррыхом – и снова последовала паника изумления, после которой установилась задумчивая тишина. Солнышко уже трогало лучами выпавший волос ветра – белесое тонкое облачко над полуденной башней.
Скоро рассвет.
Лэйли сидела возле эфрита и уговаривала его не уходить. Рассказывала, как плохо будет взбалмошной рыжей сестре и каких глупостей она натворит, оставшись без присмотра. Говорила о засухах и неурожае, о людях вне стен дворца, совсем нормальных и не злых. О персиковом саде, о дынях – она таких вкусных, как в Дэйгэ, никогда раньше не пробовала. Спрашивала: разве можно умирать летом, когда весь мир живет?
Но эфрит не отвечал ни словами, ни мыслями, ни движением души. Огорченно вздохнув, эльфа стала изучать потолок, на котором вечной ночью раскинулось магическое ночное небо. Нашла то место, где люди установили запор, и полезла по своду, ругаясь и шипя. Добралась, с чувством поблагодарила Рртыха за его нож и маму – за ведьминское заклятие «отпирания замков». Щель получилась тонкой и маленькой, сдвинуть крышу дальше у Лэйли не было сил – механизм оказался заклинен слишком надежно. Принцесса с отчаянием подумала, что осталась без помощи мастера и сразу же испортила все!
Спрыгнула вниз, не рассчитав высоту, пребольно саданулась коленом, зашипела, перекатываясь, и замерла в любимой позе сидящей кошки. Осторожно повернула голову, опасаясь даже глянуть на эфрита. Вот окажется: лежит по-прежнему пеплом, и, значит, зря она тут ползала и шумела, висела и тянулась, городила глупости про дыни и лето…
Но – о чудо! – он уже сидел.
Правда, таких тощих и закопченных до сплошной черноты людей Лэйли видела только раз – на большой базарной площади столицы Дэйгэ. Их было двое, и оба утверждали, что они святые старцы. Ходили по горячим углям, шипя под нос примитивные заклинания, подслушанные у неосторожных магов. Но худоба у них была настоящая, профессиональная.
– Ты кто? – прошелестел эфрит.
– Лэйли, – вежливо представилась девушка и тотчас постаралась не создавать о себе ложных представлений. – У тебя в голове мозги или один пепел? Как отсюда выбраться – знаешь? Или планы дворца сгорели вместе с памятью?
– Знаю, – удивился напору эфрит. – Кстати, меня зовут Рахта, если это тебе интересно.
– Кэль там один воюет, а этот погорелец знакомиться вздумал! – возмутилась Лэйли, по привычке пряча бешеную радость за пустым шумом. – Ты когда дворец строил, тоннели предусмотрел, ходы тайные и прочие умные вещи? Или тут, кроме красоты, ничего полезного?
– Тоннель, – указал сухой тонкой рукой эфрит. – Выводит за кольцо стен, к рыночной площади. Только я без сестры не пойду.
– Мяу? Я разве твое мнение спрашивала? – фыркнула Лэйли. – Она поумнее, велела тебя вытаскивать и валить на запад, а за ней вернуться позже. Понял? Теперь говори толком, что тебе нужно для улучшения самочувствия?
– Ничего, – улыбнулся эфрит, надевая на шею серебряный завиток на цепочке и гладя рукой рассветный блик на металле. – Ты восхитительно расплескиваешь тепло и энергию, я прямо душой согрелся. Ругайся дальше.
Лэйли зашипела и даже подпрыгнула от наглости тощего типа. Обычно на ее шутки хоть немножко обижаются. Или смущаются. А тут не видно ничего подобного! Вот еще напасть прокопченная – глазеет и улыбается. Девушка отвернулась и прошла к самой стене, куда указывал рукой эфрит. Встала, осмотрелась, убедилась, что пол гладок, а наглый эфрит по-прежнему улыбается и ждет продолжения ее воплей даже активнее, чем рассвета. И пламя колышется и вздрагивает у него в глазах – синее, согретое утренними розовато-золотыми бликами. Стоит ей зашипеть, и синева густеет, словно в огонь подбросили еще одну лопату наилучшего гномьего угля. Да что она, истопник?