Королевский маскарад - Страница 110

110

У крокодила обнаружились узкие холодные зрачки – вертикальные, лишенные выражения: его мир примитивно просто делился на съедобное и остальное – бесполезное. Лэйли поежилась, еще раз вздохнула. Зачем ей понадобился крокодил? Тут и без него полно людей с ледяными глазами, делящих все вокруг на пригодное к использованию и остальное – требующее уничтожения.

Эфрит понял и убрал мираж. Разрезал дыню, принюхался и блаженно зажмурился. Как же хорошо сидеть здесь, под родным ласковым солнцем. Чувствовать его на коже, слышать радость травы, ток влаги в жилах древесных корней. И смотреть из-под ресниц на самое странное из существ, рожденных в мире. Как ему представить эту девушку сестре? «Селима, посмотри: она дочь эльфов, но по крови родная нам» – глупо. Более того, невозможно! Духи огня не возникают внизу, в дольном мире. Они давно ушли, завершив свое предназначение помощи в первичном творении. Слились с лучами света, впитались в жар горнов, растворились в недрах огненных беспокойных гор. Только он и остался – он и прежде был слишком любознательным. Хотел увидеть, как созданное будет развиваться. Терпел мучительную, каждодневную утрату сил, которые утекали тем активнее, чем полнее менялся мир. Прошло много – неисчислимо много – времени, и он научился иному способу существования. Эфрит обязан помогать в творении. Или хотя бы просто помогать. Рахта дарил – и обрел новую радость, и огонь души загорелся сильнее и жарче.

А потом люди сочли, что подарков мало, нужно превратить служение в обязанность. Он сопротивлялся, боролся – и снова угасал. Захлебывался в их мертвой, беспросветной, ядовитой жадности. Он лежал в созданном для друга зале наблюдения за звездами, на остывшей стали диска, в круге, обозначающем солнце, и не ощущал более тепла светила. Слабела память, таяла надежда, тускнело сознание. Однажды Рахта понял, что просто обязан уйти. Стать тем, чем теперь являются все остальные, – впитаться в большое солнце, однажды породившее духов. Потерять себя, чтобы не позволить людям превратить жалкие остатки лепестка пламени в орудие большого зла. И он пошел. Все дальше и дальше, уже не оборачиваясь. Было больно и страшно – никто впредь не поможет людям осознанно, да и сестра останется совершенно одна. Эфрит уже видел свет сквозь купол, уже тянулся к нему, оставив лишь пепел от обретенного с огромным трудом телесного воплощения.

И тут его вернули назад. Рахта никогда не видел – и представить себе не мог – ребенка, невзрослого духа огня. Но этот невозможный ребенок шипел, фыркал и ругался, умолял, уговаривал и угрожал.

Пепел, уже остывший пепел его тела, отозвался на уговоры, наивные и бессмысленные в адрес мертвого. Зеленоглазая девочка добилась своего. Зажгла угасший огонь души, и теперь это пламя тянется к ней, льнет и не желает расставаться. Он – солнечный луч, а странное существо – тонкий и упрямый росток, которому очень нужен свет. Хорошее сочетание, только что теперь с этим делать? Пройдут века, прежде чем девочка станет взрослой и осознает свой огонь. Совсем не похожий на дар Рахты или его сестры – земной, живой и домашний. Селима однажды заметила, что, по ее мнению, есть особый свет жизни – тот, что будит почку в ее колыбели, поднимает росток из холодного сухого семени, помогает траве снова и снова прорастать на беспокойных подвижных дюнах, засыпающих зелень горячим песком.

И вот этот зеленоглазый дух земного огня сидит и морщит нос, капризно рассматривая фрукты на скатерти.

Рахта вздохнул и чуть шевельнул рукой, вызывая новый мираж. Горячий воздух дрогнул, заколебался занавесом и обрел глубину видения. Огромный кит плыл по океану, и там, очень далеко, сейчас был полдень. Вода синее лазури, над ней – серебряные барханы спокойных высоких облаков. Лэйли взвизгнула и впилась в руку. Она уже научилась без слов управлять эфритом и его миражами, азартно выкручивая пальцы Рахты, требуя показывать то, что осталось правее или левее зеркала миража и потому не попало в поле зрения.

Эфрит послушно показывал, улыбался, грелся в лучах детской радости и думал: пройдет много веков, прежде чем она станет по-настоящему взрослой. Разве честно просить ее не связывать свою жизнь с кем-то до этого времени? Можно попытаться попросить меньше. Пусть разрешит быть неподалеку и смотреть, как из крошечного ростка развивается взрослое деревце. Удивительное! Лэйли со временем сможет куда больше, чем осталось ему теперь, после всех опытов восточных магов. Кто он? Дух огня, сжавшийся до размеров крошечной мерцающей точки на остывающих старых углях. Слишком многое потеряно, забыто, истрачено. Надо с самого начала создавать себя. Почти как этой девочке – из одной крошечной искры. Постепенно, бережно, не торопясь. Вдвоем им было бы проще, ему нужна молодость и радость зеленоглазой, а ей полезен опыт прошлого, уцелевший в пепле памяти эфрита…

Лэйли зашипела и дернула руку сильнее, требуя прекратить задумчиво и нелепо рассматривать пустоту вечернего неба.

– Иногда ты бываешь невыносимым, хуже меня! – пожаловалась Кошка Ли. – Намного хуже!

– Неужели это возможно? – улыбнулся Рахта.

– Да! Я три раза спросила: чай будешь? А ты киваешь и молчишь. На, пей.

– Спасибо.

– А ты можешь всем дурным магам устроить хотя бы такое: чтоб им голову напекло до обморока? И бац – все полторы сотни бьются в ознобе, все щелкают зубами и неспособны заклинать. И тогда – мяу, мы победили.

Фэриз поперхнулся чаем и закашлялся, представив описанную картину. Рахта кое-как проглотил спазмы хохота, одолевающего его, и покачал головой. Лэйли расстроенно зашипела и отвернулась, не забыв презрительно обозвать его старой горелой головешкой. Совершенно ясно – теперь не успокоится, пока не выдумает новую кару для злодеев. Эфрит глотнул горячего крепкого чая и снова глянул в темнеющее небо. Можно всем напечь голову, чего уж там. Высушить до костей – тоже посильно. Но разве это нормально – во зло использовать солнце? Разве в его праве карать всех, не определяя степень вины? Так недолго и Фэриза высушить, он тоже – маг. И Гэхира, если уж упоминать всех… А глянув чуть дальше вперед: что станет с Дэйгэ и примут ли такое действие его люди – как спасение? Нет, конечно, ломать чужие законы ради простых и быстрых «побед» – неприемлемо.

110